My eyes are blind, but I can see
The snowflakes glisten on the tree
The sun no longer sets me free
I feel there's no place freezing me (с)
Лед тронулся, и город с благоговейным содроганием принял стерилизующую инъекцию весны в извитые лабиринты водосточных труб.
Мысли взвились, завертелись волчком, резвым потоком побежали в голове, распирая, сдавливая, пинаясь и деформируясь в процессе движения по периферическим нервам. Приятный озноб – ласковый, почти эротический – мягко струился по телу, от макушки до пяток, разливая томительную истому сперва по коже, затем напитывая ею органы изнутри. Бессознательно, в одночасье цепляясь языком за каждую мысль, брошенную вскользь, отразившуюся оглушительным гонгом от удара молота по металлу, сознание проворно ловило самую суть, ловко подхватывая тоненький волосок смысла, чтобы затем запутать его морским узлом. Рефлекторные сокращения лицевых мышц, изламывая черты лишь в двух проекциях: вдоль – до мушек перед глазами, до треска в висках; поперек, – растягивая эмоции в длинную линию, кривившуюся вслед за неутомимым потоком из фраз, – стали зеркалом незримой, но необъятной, как воздух; горячей, как электрический ток, неудержимой движущей силы, выжигающей очагами дотла. …И время, – растягивающее минуты, словно жвачку; комкавшее часы газетным листком, – зависало в пространстве, на мгновение прерывая контроль, полагаясь лишь на моторику и автоматизм.
Переменная жизнь на автопилоте; таймер, запрограммированный на отрезвляющее «СТОП!», ознобом выливавшееся сквозь кончики пальцев.
Солнце милосердно распыляло лучи, плавно стекавшие по плечам, осыпавшиеся в серебристые лужи. Иногда искрящиеся капли оседали на ресницах, затекая в глаза антрацитовым блеском. Ветер вкрадчиво теребил волосы, заговорчески нашептывая зашифрованные послания измененному разуму.
Энергетический панцирь.
Закоротившая аура, содрогающаяся электрическими волнами по петляющей сетке нервных волокон.
…Обессилено упавшая ночь и дрожащий свет уличных фонарей.
Зрение небрежным мазком растушевало очертания угасающей жизни вокруг, смешало краски, смазав акценты. Город, впавший в полуночную кому, тяжело дышал в затылок, надрываясь на вдохе, заходясь кашлем на выдохе. Воздух, остывший в карманах, и белый шум, еще слабо визжавший в висках…
Отлив.
Медленный безболезненный отток. И лишь редкие ослепительные вспышки все еще обжигали сетчатку, изменяя цветовую тональность.
Монотонным хлюпаньем талой воды, влажными прикосновениями объективная реальность окутала тело: стеклянными бусинами росы выступила на ботинках, холодными сгустками застыла в ладонях, обрывками городской суеты заструилась по волосам.
Четыре секунды, опалившие рассудок – и нахрапом меня сражает нечеловеческая усталость…